Беседовала: Марина Шишло

— Здравствуйте! Скажите, Вы родились в воцерковлённой семье? Каким было Ваше детство?

 — Здравствуйте! Я родилась в невоцерковлённой разноконфессиональной семье, правда, она просуществовала недолго. Папа позволил крестить меня в православии с именем Вера. В храм ходила только бабушка Зина по маминой линии. Впервые в храме на службе я была примерно в возрасте семи лет, в Рудамине. Там служил отец Георгий Гайдукевич (сейчас настоятель в Михново). В храм мама приехала с подругой, у которой был мальчик на год меня старше. На исповедь мы пошли с этим мальчиком, и так как это был первый раз, я, наверное, из-за страха сказать что-то не то, решила повторить всё то же, что исповедал он. У отца Георгия есть талант очень ласково разговаривать с людьми, и на меня как ребёнка это очень подействовало. Думаю, если бы мы приехали ещё раз, я бы уже не боялась на исповеди сказать о своих маленьких преступлениях. Когда мне исполнилось 10 лет, меня, по случайному стечению обстоятельств, отправили в православный лагерь в Михново. Там я познакомилась с укладом православной жизни, со строгостью правил, с огненной верой организаторов лагеря Владимира Ивановича и Исидоры Тархановых. Потом, через два года, когда лагерь переехал в лес, к нему решила присоединиться моя мама – она захотела помочь. Именно с этого момента началась наша церковная жизнь, мы стали регулярно посещать храм. Так что отправной точкой для нас является Михново.

— Кем в детстве мечтали стать?

 — Актрисой. Но я передумала, это было связано именно с православием.

 — Какой храм Вы посещали?

 — Изначально мы жили в городке Шальчининкского района, где мама работала в садике. Михново к нам было ближе всего. В мои 14 лет мы переехали в Вильнюс. По маминой инициативе сначала мы попали в хор Свято-Духова монастыря, а потом я примкнула к Романовской молодёжке. Именно там я и познакомилась с иереем Константином Лазукиным, поддерживала связь с его матушкой Руфиной, поэтому он знал о том, что я поступила на иконописное отделение и окончила его.

 — Где Вы учились на иконописца?

 — В Курске при семинарии есть иконописное отделение, там я училась 5 лет. Мой папа был католиком, совершенно невоцерковлённым. Он был против такого моего выбора. Говорил: «На послушание опять поехала?» На послушание я действительно поехала. Все первокурсники проходят такой, можно сказать, испытательный срок. Так как мы в Курской иконописной школе ни за что не платили, нам нужно было выполнять разные работы по уборке, трудиться на кухне. Первый курс был перенасыщен не только учёбой, но и разными послушаниями, поэтому был самым сложным. 

 —  А почему именно иконопись?

 — Азы творчества в меня вложила мама. Она была очень творческим человеком, и я всё детство провела созерцая это. Фотографии с её многочисленными разноплановыми работами хранятся у нас дома. Но саму мысль об иконописи в меня  посеял отец Иоанн в Михново. Это было случайно. За год до окончания школы мама приехала на беседу к отцу Леониду, а я ждала в коридорчике, куда пришёл отец Иоанн. Он сел напротив и в добродушном настроении говорит: «Верочка, а поступай-ка ты на иконописный». Но на тот момент для меня это было вообще чем-то удивительным. Несмотря на то, что я ходила в художественную школу, почему-то я думала, что в качестве будущего образования можно было бы рассматривать регентское отделение. Я представляла себе, как буду энергично размахивать руками, а работа с иконой казалась несовместимой с моей неусидчивостью. После следовал год серьёзных изменений. Всё как-то так сложилось, что я поступила на графический дизайн, но не была уверена, подписывать ли мне документы или поменять выбор. С этим насущным вопросом я приехала в Михновскую воскресную школу и вдруг вспомнила совершенно забытый мною совет отца Иоанна. По семейным обстоятельствам тогда я не поехала учиться на иконописный, хотя была возможность. По ещё более перипетийным обстоятельствам сентябрь я встретила уже на дизайне интерьера, но мысль об иконописи теперь уже меня не покидала. В последующие годы учёбы на дизайне интерьера она прорастала всё сильнее и мыслилась как некий спасительный круг, как единственно возможный путь, глоток живой воды. 
Поступала я в Троице-Сергиеву Лавру в Сергиевом Посаде, как и многие другие, кто хотел свою жизнь связать с иконой. Конкурс был немаленький – 10 человек на место. Но, как потом оказалось, ещё 10 человек рекомендовали в Курск. То есть по приезде в Курскую семинарию даже экзамены сдавать бы не пришлось. Когда мне сообщили, что я в числе рекомендованных в Курск, у меня возник вопрос: «Это вообще где?!» Мне мерещилась хижинка дяди Тома, грубо говоря. Была ещё возможность поступать в Питерскую Лавру, но Михновские батюшки настояли на выборе Курска. Я дерзко заявила, что поеду туда, только если они будут за меня молиться, на что бедные батюшки смиренно кивнули головой. И, скажу я вам, это был хороший выбор. Правда, учиться предстояло пять лет! Меня даже пугала такая цифра, но со временем мне захотелось так много всего выучить, например, древнегреческий и древнееврейский, что я поняла – этого времени мне даже не хватит. И, действительно, не хватило. 
В иконописном отделении главным мастером и настоятелем храма является протоиерей Александр Филин. Он словно центр притяжения, к которому все приезжали поучиться, поэтому иконописную школу там и основали. Отец Александр очень строгий и требовательный, но с чувством юмора. Благодаря его требовательности сохраняется очень высокий уровень и уже с третьего курса ученики начинают писать настоящие иконы, конечно, под руководством преподавателей. Но эти иконы идут на продажу как лепта учеников, ведь они не платят ни за жильё, ни за учёбу, ни за трёхразовое питание. Сначала два года изучения азов, а потом три года реальной практики по иконописанию.

 — Вы писали иконы на доске? 

 — Да, на доске. Конечно, будучи учениками, мы писали на небольших досках. Но иногда приходилось помогать преподавателям, потому что они выполняли очень большие заказы, например, иконостасы. Артели чаще всего заказывают иконостасы. Самое главное делали всегда асы, а мы были уже как подсобные рабочие, завершали некую мелкую работу.

 — Как Вы начали трудиться в нашем храме?

 — Когда летом 2020 года я вернулась из Курска, не знала чем точно буду заниматься. Мои дорогие и близкие друзья хотели у меня заказать иконы, поэтому я привезла из Курска пигменты и доски конкретного размера, но это положение было достаточно шатким. В принципе, я хотела остаться на годик в России и примкнуть к стенописцам, посмотреть и поучиться как они работают, но из-за пандемии эти стремления пришлось отложить. Тем же летом я решила навестить своих друзей – отца Фёдора Гурилёва и матушку Елизавету, которые были на тот момент в лагере в Гегабраста. Туда меня подвозил настоятель вильнюсского Михайловского храма отец Сергий Казаринов. Мы с ним переговорили о том, где я училась и что делала. Он посмотрел фотографии моих работ и тут же предложил мне помочь в росписи у него на приходе. Они как раз недавно в прилегающем к храму крыле сделали замечательный ремонт и там были некие арочки, которые отец Сергий захотел расписать. Я сделала эскизы, а потом поздней осенью и зимой расписывала эти арки. Тем временем, в Константино-Михайловском приходе у настоятеля отца Константина Лазукина была «головная боль». Ещё весной были построены леса и мастера из Москвы начали расписывать стены, но по причине той же пандемии должны были вернуться в Россию. Так что леса остались пустовать, и отец Константин уже не знал, что делать. Либо снимать конструкцию, либо искать стенописцев среди своих. Когда я заканчивала роспись в Михайловском храме, отец Константин пришёл к отцу Сергию в гости и увидел меня на стремянке. Я не знаю как именно в уме отца Константина сложилось это видение, но вскоре я получила от него предложение прийти в храм на беседу. Так что весной 2021 года он мне показал всё, что было начато стенописцами из Москвы, и поручил мне орнамент. Всё ещё теплилась надежда, что мастеров получится пригласить в Литву, но когда стало ясным, что они всё же не приедут, я приступила к фигурам. Это всё, конечно, было достаточно дерзким с моей стороны, так как я училась писать на маленьких дощечках, а тут такой масштаб. Но стенописец, наверное, и должен быть чуть-чуть дерзким.

 — Скажите, по какому принципу выбирали святых для фресок нашего храма? 

 —Есть проект, в котором намечено, что на боковых стенках, как спереди, так и сзади, должны быть изображены праздники. Сейчас я работаю над Пасхальной тематикой – фреской «Сошествие Христа во ад». На стене слева в будущем планируется изобразить Рождество Христово. Есть ещё  арочки, на которых будут изображены пророки, которые возвещали об этих событиях. Всё остальное – орнамент. Есть ещё простенки, где я сейчас начала изображать смоковницу с плодами – символ, который очень часто упоминается в Евангелии. Символизм в христианстве всегда играл важную роль.

 —  Я правильно поняла, что Вы ориентируетесь на проект, который несколько лет назад разработали другие стенописцы?

 — Да, я опиралась на этот проект. Честно говоря, мне, как человеку никогда не участвовавшему в росписи храма, очень повезло. Художники-монументалисты, начавшие всё это дело, заложили основу. Когда я поднялась на леса, здесь были переведены силуэты пророков, полностью переведена композиция «Сошествие во ад». Тот орнамент, с которого я начала, тоже был взят из их проекта. Когда приходишь не на голые стены – это придаёт уверенности. Конечно, пришлось кое-что поискать и приспособить к уже имеющимся данным, так как не всё в проекте было завершено, но это проще, чем начинать с нуля, меньше ответственности. Работы там ведутся очень разносторонние – от подбирания цвета до выбора складок для одежд. Нужно не прогадать ни с композицией, ни с формами, ни с динамикой, и это всё должно выглядеть гармонично.

 — Интересно, а у Вас нет страха высоты?

 — Страха высоты у меня нет. Конечно, когда первый раз мне показывали эти высоты, верхний этаж не казался мне очень безопасным, но потом я привыкла. Диакон Георгий эти леса строил и сделал их очень мастерски. В общем, я и девушки, которые приходят мне помогать на данном этапе, лазим без боязни. Помощницы у меня замечательные, смелые и творческие девушки. Приходят они по возможности, в своё свободное время, но вносят очень весомую лепту во всё это общее дело. Орнаменты им смело можно доверять.

 — Расскажите, с какими трудностями Вы сталкиваетесь при росписи Романовского храма?

 — Самая главная трудность – это то, что нет опытного стенописца, который мог бы подсказать, либо указать на некоторые ошибки, которые я, может быть, допускаю. Иногда я фотографирую результаты работы и высылаю в Курск преподавателям для консультации. Одна из моих подруг осталась там преподавать, другая однокурсница поступила на стенопись в Московский Свято-Тихоновский университет. В общем, какие-то нюансы я с ними обсуждаю, но совсем другое дело, когда кто-то находится рядом и вы на месте решаете возникающие вопросы. Вторая сложность – это труднодоступные места, когда нужно лежать, висеть чуть ли не вниз головой, чтобы достать какую-нибудь веточку. Не только я сталкиваюсь с такими трудностями, мои помощницы точно так же проходят эти все этапы мучения.

 — Как Вы думаете, какими качествами должен обладать иконописец? Каждый ли может научиться писать иконы?

 — Иконопись и стенопись – это по сути своей разные вещи, потому что, как минимум, имеют разный формат. Если мы говорим про иконопись, то человек должен быть усидчивым, так как это очень кропотливая работа. А для стенописца, кроме боязни высоты, не знаю, что ещё может помешать. Думаю, что и в первом, и во втором случаях самое главное – это желание. Особенно в иконописи, если человек не связан с религией, если ему это неинтересно, то он не станет этим заниматься, потому что писать иконы – это трудоёмкое дело. Темперная техника, в которой исполняются почти все иконы, является многослойной, нужно много чего просчитать. Краска трётся на яичном желтке, необходимо рассчитать, как быстро ты эту краску используешь, чтобы она не успела испортиться и не надо было бы тереть её заново. Пигменты натуральные и дорогие, каждый из них ведёт себя по-разному. В иконописи есть много разных нюансов, поэтому человек, которому неинтересно, не станет этим утруждаться. Гораздо проще взять акриловую краску, нанести случайные пятна и повесить это на стенку. За день можно много таких картин наваять. А с иконами всё совсем по-другому: если есть уже готовая небольшая доска и есть свои какие-то наработки, то опытные иконописцы могут за неделю написать икону. Неопытным придётся уделить больше времени. Помимо этого, бывают большие форматы, где много мелких фигур, тогда работа затягивается. 

 — Расскажите, пожалуйста, о планах на роспись нашего храма. 

 — Планы великие и грандиозные. Как я уже упомянула, следующие леса планируется ставить, если всё будет хорошо, если у жертвователей не оскудеет рука, в левом углу храма. Потом работы планируются в других двух углах, где находятся хоры. После этого роспись будет распространяться по всем остальным стенам. Запланировано расписать весь храм. 

 — Завершая нашу беседу, что Вы хотите пожелать прихожанам нашего храма?

 — Желать – это очень ответственное дело, столь же ответственное, как и расписывать стены. Последнее ответственно тем, что прихожане будут на них смотреть, и нужно, чтобы росписи были приятны взору, не отвлекали от молитвы, при этом были бы информативны. А пожелать нужно что-то ценное. Что же самое ценное для христианина? Конечно же, спасение, соединение со Христом и через радость, и через боль. Ведь чем раньше мы приобретём эту связь, тем меньше будем плутать в жизни. И, как, наверное, видно даже из этого интервью, Он нас приведёт к чему-то замечательному. Желаю вам и себе.