Автор: Екатерина Макарова

— Дай я, не умеешь!
— Ты сам не умеешь!
По глади озера разлетались круги от забрасываемой самодельной удочки. В такт движениям вздрагивали кудри на головах двух мальчуганов лет семи-восьми. Шум от борьбы и упорное сопение разносились далеко вокруг, и, конечно же, все рыбы, будучи в здравом уме, уплыли куда подальше.
— Ну что, ребята, не клюёт? — раздвинулись кусты, и на берег протиснулся высокий молодой мужчина в чёрной одежде, почему-то похожей на женскую.
— Какой там, с утра возимся, — пропыхтел старший из мальчиков. Младший недоверчиво осмотрел пришедшего. Осмотр его немного успокоил; внешность у того была на редкость благообразная и даже чем-то знакомая: длинноватые волосы, небольшая тёмно-русая борода, открытый взгляд тёмно-синих глаз.
— Ну как же будет клевать, — улыбнулся мужчина, — у вас ни грузила, ни поплавка нет. Эх вы, рыбачки. Идёмте, дам вам удочку, научу ловить.
Мальчики переглянулись, но, хотя родители и бабушка строго-настрого запрещали говорить с незнакомыми, а тем более ходить с ними, мужчина почему-то внушал доверие, и ребята, подобрав самодельные снасти, потянулись за ним. Вскоре они поняли, что направляются к заброшенному домику священника возле такого же заброшенного храма. Дети немного испугались:
— Ой, а разве туда можно?
— А почему нет? Я тут живу.
— Да вы что! А вы разве священник?
— Пожалуй, я он самый и есть. Давайте знакомиться – отец Иона, — священник протянул правую ладонь, которую мальчики важно пожали.
— Пётр!
— Андрей…

Они вошли во двор. Оказалось, что там разместилась большая четырёхместная палатка, где, видимо, и ночевал отец Иона, а возле стояла его старенькая, но надёжная машина. Дом был старый и нежилой, а вот в сарае хранилось множество полезных инструментов и вещиц. К нему они и направились.
— Здесь в советское время жил председатель сельсовета. Он, кстати, втайне был человеком верующим и помог сохранить храм от разрушения, Царствие ему Небесное. После его смерти, а это было во времена перестройки, никто больше здесь селиться не захотел. Вот всё и осталось в таком законсервированном состоянии. Зато и для нашего дела можно найти что-нибудь стоящее.
Батюшка успел открыть сарай, зайти внутрь и чихнуть от поднявшейся пыли. Мальчики несмело протиснулись следом. Солнце тоже пробилось через мутное оконце и осветило «сокровища» старого сарая: косы, точильные камни, всякие колья, мотки проволоки, бидоны для молока и даже два велосипеда – один «взрослый», другой поменьше. А у верстака примостились несколько удочек и огромные резиновые сапоги – выше колена.
— Вот они, родимые, держите эти удочки, по первости вполне сойдут. И мне одна останется, порыбачим вместе.
— Спасибо, — Пётр взял обе, взвесил в руке, оставил себе ту, что потяжелее, вторую протянул брату. — А что вы будете здесь делать, храм-то не работает?
— Меня наш благочинный благословил его потихоньку восстановить, а то отцу Макарию тяжело одному на весь район служить, да и в возрасте он. А я, пока матушка моя в отъезде, поживу здесь, храм подлатаю, глядишь, и служить начнём. А осенью решат – останусь здесь или кого-то ещё пришлют. Может, хотите храм осмотреть?
Ребята с оживлением закивали. Пошли к храму. Казалось, что он, когда-то белый, а теперь краснокирпичный, но непокорённый, с радостью встретил людей. Батюшка с усилием провернул ржавый ключ в большом замке, навешанном на двери. Братья робко зашли. Внутри храм оказался на удивление просторным. Ветер проникал через разбитые окна и не задумываясь гонял по полу клубки сухой травы. Иконостас был на месте, а вот со стен роспись была стёрта, и они выглядели грустно-серыми. Купол крыши соперничал с окнами и пропускал ветер и дождь через две небольшие, но вредные дыры. В одном из углов росла неуместная берёзка, а на хоры было страшно подниматься, потому что доски порядком прогнили. Однако чувствовалось, что нечто важное сохранилось. Сложно описать это словами, но дух не был потревожен, наверное, потому что храм никогда не использовался не по прямому назначению. И в алтаре никогда не хозяйничали чужие.

— Что нос повесили? Не смотрите, что сейчас так, что неподвластно человеку, то подвластно Богу. Так что восстановим, да будет на то Его святая воля. Найдутся добрые люди, помогут. Если хотите, и вы можете помогать. Если я вас не отвлеку, конечно, от важных летних дел, — подмигнул батюшка.
— Что вы, нет у нас никаких дел, — в один голос заверили братья. — Нас родители к бабушке отправили, чтобы мы «научились уму-разуму», только нам здесь скууучно!
— Скууучно, говорите? А разве нет у вас друзей здесь?
— Да какие тут друзья, хулиганы одни, — махнули руками мальчики.
— Да, хулиганы – это нехорошо. Давайте тогда уберём лёгкий мусор, а там и обедать будем. Только вы сходите, предупредите бабушку.
— Ой, не волнуйтесь, она нас до вечера отпускает. Захотим – прибегаем обедать, захотим – ужинать. Давайте убираться!
И работа закипела. Батюшка вручил братьям мётлы, листы картона в качестве совков, все вместе принесли вёдра воды для мытья полов. В пылу работы не заметили, как пропустили обед. Наступил вечер, когда уставшие, но довольные трудники покинули храм. Тот тоже выглядел посвежевшим и приободрившимся.
— Ох, ребятки, пойдёмте, я вас провожу к бабушке. А то получите за то, что так задержались, — вздохнул отец Иона. На подходе к бабушкиному дому их обогнал вихрастый мальчишка лет двенадцати, ехавший на велосипеде. Правда, далеко он не уехал, а остановился, чтобы поправить соскользнувшую цепь.
— Вот, это он, хулиган! — возбуждённо зашептал Андрей, спрятавшись за батюшку.
— Да, он в нас камни из-за забора кидал, — вторил брату Пётр.
— Камни кидал? — посерьёзнел священник. – Не бойтесь, я же с вами. Пойдёмте, разберёмся, что там за хулиган.
— Здравствуй, братец! Что же ты это, в людей камнями кидаешь? Нехорошо это, как тебе кажется?
Отец Иона удивился, увидев спокойные серые глаза мальчика.
— А что же эти «люди» у моей бабки огурцы своровали? Да ещё и грядку с петрушкой потоптали? С камнями, это я согласен, переборщил. Простите меня. Но обида взяла, что мы трудимся, сажаем-полем-поливаем, а эти раз-два и всё испортили. Это у них, городских, всё просто, а я у бабки один, и она у меня одна, своим трудом живём…
— Так-так-так, — стал совсем грустным и серьёзным отец Иона. — Так кто же у нас оказывается хулиган, мальчики?
— Ой… — покраснел Андрей. — Простите, дядя Иона. Мы не думали, что всё так сложно, ну растут себе и растут.
— Да, — опустил голову Пётр. — Наша бабушка на продажу огурцы выращивает и нам не особо достаётся. Что-то мы не подумали, что это чей-то труд. А по петрушке случайно прошлись. Думали, что просто трава, а оказывается вон что – петрушка. Прости нас, хул… Ой, а как тебя зовут?
— Фомка я, — шмыгнул носом бывший хулиган, а на самом деле славный человек Фома.
— Ну вот, — батюшка выглядел гораздо более повеселевшим. – А вы говорите «друзей нет». Вот вам и первый друг. Придёшь к нам, Фома, помогать храм восстанавливать?
— Приду, — секунду подумав, по-взрослому серьёзно ответил тот. — Только дома с делами управлюсь и приду.
— Вот благодарю! — радостно воскликнул отец Иона. — А мы все вместе к тебе придём, бабушке поможем. Нет-нет, ты не отказывайся, одна пара рук хорошо, а четыре – ещё лучше! А сейчас пойдём Петю и Андрюшу домой провожать, а то почти стемнело.

Так и началась дружба ребят. Впоследствии они вспоминали, что это было их лучшее лето. Они вместе трудились над посильным ремонтом храма и успевали и в озере искупаться, и картошку в костре печь, и песни у этого костра петь, и у отца Ионы в палатке ночевать, невольно пиная во сне в бок доброго батюшку. Тот охал и думал, что это очень хорошо, потому что это очень хорошая практика перед их будущими с матушкой детьми.
А ещё верными оказались слова батюшки о воле Божией. Всё складывалось словно само собой. На деревне был один, как модно говорить, «бизнесмен» Иван –
владелец небольшого молочного хозяйства. Он, узнав о восстановлении храма, пожертвовал на жесть для латания дыр в куполе. И помог достать древесину для укрепления хоров. А потом его в этом храме и окрестили. Купели не было, но Иван притащил объёмную жестяную лохань, в ней его купали в детстве. Был в этом какой-то трогательный символизм.
Однажды отец Иона поехал в соседний городок, а вернулся оттуда с на удивление трезвым местным стекольщиком Михеичем. Батюшка хотел затянуть окна хотя бы плёнкой, но Михеич отрицательно помотал головой и попросил не мешать делать его дело, «со всем уважением, конечно». И застеклил все окна. И бросил пить, потому что больше не хотелось. И присутствовал на первой службе в храме, где впервые в жизни поисповедовался и причастился.
А первая служба состоялась на Петра и Павла. Оказалось, что бабушка Фомки, Вера, когда жила в городе, много лет пела в храме, и у неё даже остались богослужебные книги. Так что вопрос с хором (или хотя бы с одним хористом) решился сам собой. И ещё, даже на архиерейской службе, наверное, не было таких усердных трёх юных алтарников, взволнованных, но очень торжественных. Радовались все жители деревни и окрестных селений, что возрождается храм, возрождается жизнь. А впереди ждало ещё полтора тёплых летних месяца новых встреч и приключений.