Автор: Екатерина Макарова

— Эх, хорошо, — довольно протянула миссис Перкинс, облизывая столовую ложку. Сегодня – понедельник, а значит, время для священной обязанности – пропитывать ромом рождественский пудинг. Вот в руки берётся вышеупомянутая ложка, по размерам больше напоминающая половник, и заветная бутылочка с тёмной пахучей жидкостью. Плюх на один бок пудинга, плюх на другой, плюх третий половничек себе в рот. А что, для здоровья самое милое дело, особенно в такой холод. Английской зимой не особенно забалуешь, знаете ли. Подбадривая себя подобными мыслями, кухарка спрятала драгоценный напиток на дальнюю полку и тщательно закрыла дверцы шкафа, чтобы, не дай Бог, какой сорванец не достал. Ведь предыдущая кухарка рассказывала ей, что однажды, году эдак в 1949, когда Джонни-Ураган проник на кухню и… Потом ему промывали желудок, а после выздоровления как следует всыпали, чтобы и ему, и другим неповадно было. Да что вспоминать дела давно минувших дней, встрепенувшись решила миссис Дороти и подошла к окну кухни. За окном её супруг, мистер Перкинс (он же садовник Бэзингстокской начальной школы) протягивал гирлянды. Уже скоро сад озарится мягким праздничным сиянием, ведь через неделю – Рождество! Значит, будет кружится белый снег, дети разъедутся по домам, а те, у кого не будет такой возможности, вместе с учителями сядут за праздничный стол. А утром они все дружно пойдут на службу в собор св. Архангела Михаила. В тот самый, где в воскресенье выступит хор учеников их школы. Эх, хоррошо-о!

Но если бы простодушная Дороти смогла бы подняться на второй этаж и заглянуть в кабинет директора Спенсвилла, то она застала бы его в гораздо менее благостном состоянии. Он курил длинную трубку и нервно барабанил пальцами левой руки по столу. Напротив него сидели преподаватели литературы (мистер Вордсвуд) и музыки (маэстро Каспар Джойс). Говорил Норман Вордсвуд:
— И ведь представляете, они почти разучились излагать свои мысли! Им ничего не интересно, ничего! Ещё лет двадцать назад наши ученики были совсем другими. Сейчас они в таком нежном возрасте уже циничны! Нет, может, не необратимо, но ощутимо. Перед ними надо вертеться волчком, чтобы хоть чуть-чуть заинтересовать нашей родной литературой. А ведь это – кладезь мировых шедевров! Я повторюсь – ми-ро-вых!
— Ну что вы, господин Вордсвуд, не будем так категоричны, не может быть всё так плохо, как вы излагаете, — попытался сгладить острые углы директор.
— Конечно, не так, всё ещё хуже. Мы читали «Лев, колдунья и платяной шкаф», отрывок про Рождество. А после я попросил их написать в свободной форме рассуждения на тему: «О каком чуде я попросил бы на Рождество». И знаете, что они мне понаписали? Найти миллион, получить новый телефон, поехать на Бали, и всё в таком духе. А один даже так и написал: «хочу ничего не делать, но всегда быть богатым». Отлично, не так ли?
— Н-да, невозможно не отметить некую бездуховность современного молодого поколения, но…
— Бездуховность, именно бездуховность, профессор. Нет, была пара более-менее адекватных ответов. Один и вовсе был хорош. Юный Уильям, сэр. Вы знаете, он мальчик хороший. Однако, такие как он погоды не делают. Да, он вроде одарённый молодой человек, но в его положении ему всего придётся добиваться потом и кровью, и то не факт, что добьётся. А управлять делами будут все эти знатные отпрыски, вот им-то в голову и надо вложить понятие о добродетелях. Но как это сделать? У меня опускаются руки…

Директор задумался. Да, малыш Уилл. Сын белошвейки леди Эшли. Когда-то давно граф Шефтсбери, основатель Бэзингстокской начальной школы, положил, что в ней будут обучаться не только дети аристократов или богатейших людей графства, но несколько мест будут отданы сыновьям из бедных семей. Надо подать прошение, оно будет рассмотрено, и, возможно, ребёнок подателя будет учиться в одной из лучших начальных школ Англии на полном довольствии. Уильям Барнсли был из таких. Мать работала в замке и покрывала бельё графини самой изысканной вышивкой. Однако несколько лет назад отец Уилла попал под экипаж, оставив вдову с шестилетним сынишкой и крошечной дочкой на руках. От стресса зрение женщины сильно ослабло и она не могла больше выполнять столь тонкую работу. Леди Эшли была доброй женщиной. Она назначила своей бывшей служанке пенсию, которой еле хватало, чтобы сводить концы с концами, а лорд Эшли устроил Уильяма в Бэзингстокскую школу, чтобы у мальчика в дальнейшем был шанс устроиться. И даже платил маленькую стипендию. Только Уилл эти деньги копил и отправлял матери. Его же здесь кормят, школьную форму выдали. Что ещё нужно? А теперь он – единственный мужчина в семье, и должен хоть как-то помогать. Была только одна статья расходов, на которую он был вынужден оставлять несколько пенсов в неделю.
Каждое воскресенье все ученики Бэзингстокской школы, а также их преподаватели, возглавляемые профессором Спенсвиллом, построившись парами, направлялись в церковь св. Архангела Михаила на службу. А после следовало традиционное посещение кофейни «Три короля» – самой старой кондитерской в городе. Там, устроившись за тяжёлыми старинными столами с витыми ножками, мальчишки лакомились имбирными пряниками, миндальными пирожными, нежнейшими эклерами со взбитыми сливками, фирменными коричными лепёшками и неспешно попивали кофе, какао или даже имбирный лимонад, так приятно щекотавший нёбо. Не пойти было нельзя. Ничего не купить значило окончательно расписаться в своей бедности. Поэтому Уильям брал стакан горячего молока, к которому сердобольный владелец «Трёх королей» клал вчерашнее лакричное печенье. Мальчик ненавидел лакрицу, но благодарно улыбался и хрустел им. Ведь с ним его скудная трапеза выглядела не так жалко.
Вот про сочинение этого ученика и упомянул мистер Вордсвуд. Уильям не просил у Господа на Рождество ни нового телефона, ни каких-то материальных благ. Он очень хотел встретить праздник с мамой и сестрёнкой, но лорд Эшли оплачивал лишь две поездки: домой после окончания учебного года и возвращение в школу после летних каникул. Поэтому Уильям и написал, что путешествие туда и обратно под Рождество и стало бы настоящим чудом. Но так как подобное вряд ли произойдёт, то пусть мама и маленькая Мэгги будут счастливы в этот великий праздник и пусть у них будет радость в душе и что-нибудь вкусненькое на столе. Раньше мама всегда готовила рождественский пудинг, тот самый, который сейчас томился в кладовке у миссис Перкинс. В Сочельник, когда мама, папа и, тогда совсем ещё малыш, Уилл собирались за праздничным столом, отец подогревал немного рома в котелке, поливал им сочившийся сладкой жидкостью толстобокий пудинг и подносил горящую спичку. Пудинг вспыхивал, и по дому плыли дурманящие ароматы корицы, кардамона и ванили. «Фа-ла-ла, грядёт Рождество, ла-ла-ла-ла-ла-ла!» – распевали они.

Маэстро Джойс дочитал сочинение мальчика и отвернулся, чтобы ни директор, ни коллега не заметили бы заблествевших за стёклами очков увлажнившихся глаз. Пробарабанил пальцами по столу начало сороковой симфонии Моцарта. Он всегда отбивал её, если случалось что-то, что требовало пристального внимания.
— Что я могу сказать, джентльмены. Как писал один русский писатель, «в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…» Пока что я вижу чёткое разделение: одежда хороша у одних, мысли же – совсем у других. Чем всегда славилась наша школа? Тем, что у нас уделяется пристальное внимание не только знаниям, но и душевному, а так же, не побоюсь этого слова, духовному воспитанию. Не даром Его Преосвященство епископ Н-ский является нашим выпускником, а ныне почётным попечителем. Да, мы обучаем их, помимо общеобразовательных предметов, и музыке, и пению, и танцам, и живописи. Но сделали ли все эти навыки из них людей порядочных и тонко чувствующих? Не знаю… Надо подумать…
На другой день, во время урока музыки мальчишки вели себя шумно и недисциплинированно. Какая уж тут «Тихая ночь», когда все мысли о каникулах и о богатых подарках, которые уже куплены их родителями. Ребята переговаривались, пихали друг друга под бок и отчаянно не попадали в ноты. В конце концов учитель прекратил дирижировать, опустил руки и отошёл к окну. Гул в классе постепенно смолк. Маэстро поразглядывал серую улицу, покрытую тонким слоем наледи, потом повернулся к ученикам.
— Вот что, дети… Я знаю вас четыре года, и я всё надеялся, что за это время сумел хоть чему-то да научить вас. И я говорю не об умении отличать верхнюю соль от нижнего до. Мне казалось, что музыка, которую мы слушали, песни, что мы исполняли вместе, особенно песнопения к Пасхе и Рождеству, их смыслы делали вас лучше и тоньше. Научили осознавать или хотя бы подозревать, что в мире существуют более тонкие вещи, нежели те, что покупаются за деньги. Но, видимо, не вы, а я наивен как ребёнок. Ваше же поведение пристало поросяткам, а не юным джентльменам. Кто вылил клей перед дверями чёрного входа к приходу молочника? У бедняги оторвались подошвы ботинок, а у него, между прочим, пятеро детей, и он не может покупать себе новую обувь, как только ему вздумается. Кто спустил пса мистера Перкинса прямо на почтальона? Очень смешно смотреть, как человек падает с велосипеда? А ведь вы смеялись, я слышал… Я не говорю про ваше отношение к своим товарищам, к своим ближним. Не уверен, что оно совместимо с понятием «человек чести». Вот и сейчас. Вы веселитесь, думая, что заслужили праздник. Но что для вас значит Рождество Христово? Просто повод получить подарки? Но почему подарки должны дарить вам? Ведь Господь уже дарует самый большой в мире подарок – Он сходит на землю, чтобы спасти каждого человека. Да, и вас, несмышлёнышей. А на день рождения принято дарить подарки имениннику. Что же подарите вы Царю царей, что подарите Самому прекрасному Младенцу, Который родился не во дворце, как многие из вас, а в холодной пещере? Спесивость, гордыню, злость и непослушание? Скверные, очень скверные из вас получаются волхвы. Почему же Он должен одарить вас?

В классе было тихо. Но вот раздался голос из гущи сгрудившихся учеников:
— Учитель, всё, что вы говорите, это хорошо, и, может, даже правильно. Но сейчас и время другое. Сейчас это вам не две тысячи лет назад…
— Так, так, так. Это кто же там изрекает подобную мудрость? Кажется, это юный сэр Норфолк? Прекрасно, прекрасно. Что ж, раз вы так думаете, то вы и праздник не заслуживаете, вернее, вы слишком высокочтимы для него, так вы считаете? Что ж, тогда праздника не будет.
Маэстро отошёл от окна и собрал с пюпитра ноты. Он тяжело дышал.
— Вот что, молодёжь… Если вы хотите получить от меня зачёт и потом с достойным табелем перейти в среднюю школу, то у меня будет такое условие. До церковного концерта в это воскресенье вы должны сделать хотя бы одно доброе дело и помочь другому человеку. При этом вы должны сделать и никому не рассказывать, чтобы оно осталось бескорыстным, а не ради похвалы или признания. И мне говорить не надо, я по вашим глазам увижу, выполнили вы мои слова или нет. Если нет, то больше не приходите на мои уроки, потому что для вас я плохой учитель и не смогу научить чему-либо полезному. Зачёта всё равно не будет. Всего доброго, джентльмены.
И учитель, тяжело ступая, вышел из класса. Все призадумались. Надо сказать, что, согласно школьному уставу, ученик не мог получить свидетельство об окончании школы, если в табеле об успеваемости стояла хотя бы одна неудовлетворительная оценка или незачёт. Их оставляли на второй год или переводили в другую начальную школу. Мальчики, как один, представили, что скажут их отцы, если они окажутся неспособными преодолеть самую лёгкую ступень в образовательной лестнице. Явно наказание будет более суровым, чем просто остаться без ужина. Все поёжились от этой мысли.
— Смотрите, смотрите, — вдруг закричал Генри и подбежал к окну. На улице не осталось и следа от гололедицы и промёрзшей земли, которая вот-вот ожидала белоснежного покрова, чтобы принарядиться и отдохнуть. Небесные хляби разверзлись, и из них как следует, сплошной стеной лил ледяной унылый дождь…
На следующий день все с опаской вылезли из постелей. Дождь не прекращался, а почва вокруг школы успела превратиться в месиво из воды и грязи. Дорожки же напоминали Венецию в период подъёма уровня воды в каналах. К вечеру мальчишки испуганно озирались по сторонам и всю ночь прокрутились в постелях, придумывая, что такого хорошего и для кого они могли бы сделать.
В четверг Бэзингстокская начальная школа напоминала растревоженный муравейник. Все были исключительно вежливы и внимательны друг к другу, а с другой стороны, были настороже, вдруг кому-то поблизости понадобится помощь, а они упустят столь удачный момент. В зале для трапез ученики чуть ли не подрались за право убрать посуду после еды, от окончательного конфликта их уберегло только осознание факта, что драка вряд ли посчитается добрым делом. Десяток мальчишек осаждали миссис Перкинс с просьбами позволить им помочь на кухне, милостиво разрешить спуститься в погреб или начистить кастрюлю-другую картошки.
Даже юный сэр Гарольд Норфолк отпросился в город и заказал у местного сапожника новые ботинки для молочника. Оказалось, что бедняга уже был у сапожника, оставил мерку, но пока не решался сделать заказ из-за материальных затруднений. Юноша широким жестом выложил на прилавок свои немалые карманные деньги и попросил как можно скорее обрадовать уважаемого мистера Брауна новой тёплой обувкой. Идя назад, мальчик как следует промок, но он впервые чувствовал внутри спокойствие и мирное состояние духа. И надо сказать, что все ребята стали чувствовать себя лучше, а также вся атмосфера в школе стала более дружелюбной. Ведь ученики уже были не просто одноклассниками, но товарищами по полезному делу, а также теми, кому они успели тайно оказать пусть небольшую, но помощь. А ведь мы все начинаем больше ценить того, кому подарили хотя бы маленькую частичку себя, не правда ли?
В подобной предпраздничной суете прошёл остаток недели. Один Уильям был задумчив и не особо весел. Оказалось, что он-то и раньше старался помогать окружающим, причём даже не осознавал, что совершает что-либо особенное. Теперь у него появилась «конкуренция», и он считал, что за эти дни не сделал ничего хорошего. А вечером в субботу, когда он ложился в постель, то под подушкой (о ужас!) он нашёл ощутимую горку монет и даже несколько скомканных ассигнаций. Многие рассудили, что Уилл – самый нуждающийся из учеников, и подбросить ему немного не будет лишним. Уильям очень расстроился, что ребята оказались такими добрыми, а он не мог ответить им тем же.

На следующее утро, 23 декабря, ученики, нарядные и торжественные, собрались в холле перед дверью, чтобы идти на службу, а после – исполнить рождественские песни для прихожан и духовенства. Маэстро Джойс с гордостью оглядел собравшихся:
— Ребята, вы молодцы! Я в вас верил. И теперь я вижу перед собой людей с совсем другими глазами. Они устремлены не на себя, они с вниманием и заботой смотрят друг на друга. И мне это нравится. И Ему (маэстро поднял руки кверху), мне кажется, тоже. Вперёд, мои дорогие, будем петь и славить Бога. Пусть всем будет радостно от этого пения. Это тоже будет подарок людям от вас. Идём же.
И распахнул дверь. Все ожидали, что дождь ворвётся и холодными струями обдаст мистера Джойса. Но на улице было тихо. Светало. Лужи подсохли и покрылись тонким льдом. Поверхность земли сгладилась и обрела ощутимую твёрдость. Ребята радостно устремились в храм.
После весьма удачного концерта, во время которого первые снежинки стали кружиться в воздухе, ученики весело помчались в любимых «Три короля». Вывеска с тремя путешественниками на верблюдах уже ощутимо покрылась снегом. Веселье ребят было не тем безалаберным баловством. Их переполняла радость от ощущения, что они сделали что-то важное. Как будто ты отдал, но хорошо почему-то тебе.
Только мальчики успели рассесться за столами, как Уилл неожиданно вышел на середину кофейни:
— Друзья, послушайте! Вы все такие замечательные, мне хочется сделать что-нибудь приятное для вас. Сегодня вас угощу я!
Все переглянулись. Гарольд откашлялся и встал:
— Что ж, Уилл, брат… Спасибо! Давайте, парни, сдвинем столы. Уилл, иди сюда, поближе. А давайте все закажем по стакану молока. По-моему, самый рождественский напиток, белый, как снег!
Все засмеялись, загудели и стали сдвигать столы. А потом все обнимались, хлопали близ сидящего товарища по плечу, улыбаясь, взахлёб перебивали друг друга и специально для Уильяма спели «Уилл – славный наш парень».
Преподаватели, обычно сидящие в соседнем зале, недоумённо то и дело выглядывали через занавеску и переглядывались между собой.
А когда шли назад в школу, директор подозвал к себе Барнсли:
— Славный у нас получился концерт, не так ли, малыш? А мы тут посовещались и решили, что ты не будешь справлять с нами Рождество… А поедешь домой! Вот, возьмёшь по прибытию какой-нибудь транспорт, а то миссис Перкинс насобирала тебе две гигантских корзины, там и её фирменный пудинг (не волнуйся, читатель, миссис Перкинс была опытной кухаркой и всегда готовила парочку, на всякий случай), и добрый гусь, и всякая всячина, дай Бог дотащить. А ещё большой тёплый платок для твоей матушки и кукла для малышки Мэгги. Вот!
И директор протянул Уильяму конверт, в котором лежали билеты туда-обратно и деньги на расходы, которые могут приключиться в дороге (заметим, что их было ощутимо больше, но об этом тссс).

Между тем разыгрывалась настоящая рождественская метель. Бэзингсток постепенно превращался в волшебный зимний городок. В противоположную сторону от той, куда шли ребята, на конях ехали три человека восточной наружности. За спинами у них были привязаны крупные мешки, откуда то и дело вырывались мягкие белые хлопья.
Кто-то, плохо разглядевший происходящее из-за сильного снегопада, мог сказать, что одеты они были в дорогие шёлковые халаты, но это только по причине плохой видимости. Придумают же! Скажите ещё, что они ехали не на конях, а на верблюдах! Каких только не бывает людей, настоящие выдумщики. Однако Христос пришёл в этот мир для всех, ради всех нас, поэтому возрадуемся вместе. Видите, звезда уже зажглась?
Со светлым Рождеством Христовым!